Поиск  
 
Горячая тема
Позиция
Женщина и бизнес
Социальная защита
Инновации
Индустриальная Россия
Наследие
Тетрадь домохозяйки
Страшно интересно
Транспорт без цензуры
Дети и динозавры
Наши любимцы
Ваша пенсия
Скорая юридическая помощь
Смейся и не плачь
Безопасность
Объявления и приглашения
Автор проекта:
Татьяна Колесник

Учредители:
ЗАО "Агроимпэкс-96",
ООО "Деловой ритм"

Главный редактор:
Татьяна Колесник
E-mail: delritm@mail.ru

Территория распространения:
Российская Федерация,
зарубежные страны
Адрес редакции: 111673,
г. Москва, ул. Суздальская, д. 26, к. 2

Мнение редакции не обязательно
совпадает с мнением авторов.
При перепечатке ссылка
на онлайн-газету обязательна.

ЭЛ № ФС 77 - 43976. STOPSTAMP.RU
("Без штампов") 22.02.2011



Яндекс.Метрика

 

 ВОКЗАЛ ПРОЩАНИЯ

 

Неразгаданная тайна русской филологии и криминалистики: гибель поэта Дмитрия Кедрина 18 сентября 1945 года могла быть результатом суицида

 

На Пушкино в девять идёт электричка.

Послушайте, вы отказаться не вправе:

Кукушка снесла в нашей роще яичко,

Чтоб вас с наступающим счастьем поздравить!

Эти по-детски радостные, пригласительно-восторженные, лучезарные стихи Дмитрия Кедрина датированы 6 июля 1945 года. Только что отгремела война, которую он, «стареющий юноша в толстых очках» и зрением минус 17, не в эвакуации грустным радиослушателем пережидал, а на Северо-Западном фронте служил в 6-й воздушной армии, корреспондентом авиационной газеты «Сокол Родины».

 

Начиналась новая, безмятежная, умиротворённая жизнь с её бодро гудящими дачными поездами, большими огородными хлопотами и маленькими семейными удовольствиями, вроде охапки васильков, мухоморов, стоящих в лесу «на пуантах», внезапно брызнувшего дождика – «серебряного гвоздика с алмазною шляпкой» и натурального чая «покрепче», заваренного малиной или душистыми листьями смородины. Лето, радостное лето поэта, «соловьиный манок» мастера масштабных эпических сюжетов и певца несравненной русской природы, которому всего-то исполнилось 38. Кто бы знал, что жить ему остаётся только два месяца…

И совсем скоро останется в память жене, как сам предусмотрительно написал, на чёрном кружке патефона кедринский голос, немножко глухой и немножко картавый.

«Среднего роста, тонкий и изящный, в белой косоворотке, подпоясанной кавказским ремешком, с волнистыми тёмно-каштановыми волосами, спадающими на высокий лоб, в пенсне, из-за стёкол которого глядели большие задумчивые глаза, с чуть глуховатым низким голосом, сдержанный и скромный», – таким остался облик поэта при первой встрече в памяти его жены Людмилы Ивановны. Отец Дмитрия работал счетоводом на Екатерининской железной дороге, мать – делопроизводителем, а сам он два года проучился в Екатеринославском (ныне – Днепропетровском) техникуме путей сообщения. Там же, на Украине, прошла его литературная юность.

Ещё до войны, обосновавшись с семьёй в подмосковном посёлке Черкизово (окрестности платформы Тарасовская), Кедрин каждый день совершал поездки по железной дороге в Мытищи, где работал в многотиражке «Кузница» машиностроительного завода (ныне «Метровагонмаш»), и в Москву, по издательским делам. Вероятно, это обстоятельство сыграло решающую роль в том, что в одном из самых замечательных своих стихотворений «Хочешь знать, что такое Россия?», написанном в разгар Сталинградской битвы, обращённом в глубину эпох, к истокам русского духа, Кедрин в ряду зримых примет родины упоминает и о… полосатых шлагбаумных столбах. Эта неожиданная деталь показалась поэту настолько важной, что он пошёл даже на едва уловимое нарушение размера рифмы. А что было делать? Атрибуты железнодорожного переезда просто не помещались в темповую строку, но Кедрин с присущим ему безупречным вкусом из своего лирико-философского шедевра «рёбра косые» всё же не выкинул!

Нечто подобное критики отмечали в поэме «Свадьба» о разорвавшемся в брачную ночь сердце предводителя гуннов Аттиле, чьи походы заставляли Европу дрожать от страха. Феномен в том, что не скреплённые рифмой строки поэмы всё равно кажутся нам неразъёмными, слова в них подогнаны так, как брёвна в церквях олонецких погостов, возводившихся без единого гвоздя.

Дар проникать в далёкие исторические эпохи и быть в них современником, очевидцем давно канувших в Лету событий – редчайшее, исключительное свойство таланта Дмитрия Кедрина. Поэтическим воплощением его провидческого гения стали поэмы «Зодчие», «Князь Василько Ростовский», «Конь», брутальный «Ермак», «Песня про Алёну-старицу», «Рембрандт», безвозвратно утерянная вместе с чемоданом рукописей «Параша Жемчугова». Особняком здесь стоит поэма «Приданое» о горькой участи поэта Фирдоуси, повествование которой сопровождают автобиографические мотивы, переживания и мрачные предчувствия самого Кедрина.

Подмечено давно, что у поэтов особое ощущение времени и своего жёстко очерченного места в нём. С молодых лет в сознании Дмитрия Борисовича настойчиво и постоянно присутствует мысль о кратковременности и скоротечности жизни – и не человеческой жизни вообще, а именно его собственной. Даже контуры будущей трагедии были мистически обозначены 19-летним юношей ещё в 1926 году в малоизвестном стихотворении «Тени», которое при жизни Кедрина не принял к публикации ни один редактор. Всего шесть строк, но от них у проницательного читателя, знающего кедринский финал, мурашки по коже:

По рельсам бежала людская тень,

Её перерезала тень трамвая.

Одна прокатилась в гремящий день,

Другая опять побежала – живая.

Ах, как хорошо в мире у теней.

В мире у людей умирают больней.

Позже в ностальгическом стихотворении «Соловей», слушая ночную птицу, Кедрин ощущает, как в крови его рябиной горчит тридцатая осень. Эти страдания юного Вертера могли бы вызвать улыбку (подумать только, аж тридцатая осень!), если не знать, как скоро и страшно оборвётся жизнь поэта. В реквиеме, начинающемся строфой «Когда кислородных подушек/Уж станет ненадобно мне –/ Жена моя свечку потушит,/И легче вздохнётся жене», 29-летний Кедрин подробно, в деталях, с какой-то самоистязательной могильной эстетикой описывает собственные похороны и поминки.

Незадолго до Победы поэт, всегда строго относившийся к своему творчеству, записал в дневнике строки, от которых веет глубоким пессимизмом, если не сказать прямо – депрессией: «Многие мои друзья погибли на войне. Круг одиночества замкнулся. Мне – скоро сорок. Я не вижу своего читателя, не чувствую его. Итак, к сорока годам жизнь сгорела горько и совершенно бессмысленно. Вероятно, виною этому та сомнительная профессия, которую я выбрал или которая выбрала меня: поэзия».

«Да, у него были полосы неверия в своё будущее, – впоследствии комментировал эти тягостные раздумья литературовед Юрий Петрунин. – Длительная работа «в стол», странная медлительность издательств, непонимание со стороны редакторов – всё это, конечно, омрачало настроение. И молодой ещё человек начинает думать о неудаче всей своей жизни. В кедринской лирике часты срывы в минор».

Если бы только в лирике…

Загадка смерти Дмитрия Кедрина остаётся неразгаданной тайной филологии и криминалистики. В последнее лето поэт, по собственному признанию – «всё стремящийся потерять», жаловался домочадцам, что чувствует за собой слежку. 15 сентября 1945 года, вернувшись вечерней электричкой из Москвы, лихорадочно рассказал жене, что неизвестные пытались столкнуть его под поезд на Ярославском вокзале: «Это похоже на преследование». Милиция ничего подобного не зафиксировала, свидетельств не сохранилось, и сегодня трудно утверждать, что не померещилось, что история на вокзале, подобно мрачным фантазиям в стихах, не была игрой растревоженного воображения, болезненным наваждением, подступающим приступом смертной тоски.

А через три дня, 18 сентября, Кедрин снова ездил в Москву, за гонораром в Союз писателей, потом встречался в баре на улице Горького со своим старым знакомым ещё по Украине поэтом Михаилом Зенкевичем. День угасал. Ранние осенние сумерки, «до костей пронизывает холод», дома ждала болеющая жена, Дмитрий Борисович купил для неё лекарства. Ближе к вечеру Кедрин, очевидно, оказался на площади трёх вокзалов, должен был привычно пройти на Ярославский, но…

Но пути поэтов в России неисповедимы.

На следующее утро бездыханное тело Дмитрия Кедрина было обнаружено на мусорной куче у железнодорожной насыпи близ платформы Вешняки. Что, как известно, в противоположном направлении от Москвы, и не с Ярославского вокзала, а с Казанского. Этот факт в прежние времена старались не афишировать, по причинам, которые теперь многим понятны. Общественности известно о нём стало после публикации в 1996 году книги дочери поэта Светланы Дмитриевны «Жить вопреки всему». До того считалось  (в этом был уверен даже Е.Евтушенко), что происшествие случилось где-то на перегоне между Тарасовской и Пушкино, а виновниками гибели Кедрина опять же были бесследно исчезнувшие преступники,  будто бы вытолкнувшие его из тамбура вагона…

Тёмная история. Не будем никого осуждать. Нам остались стихи Дмитрия Кедрина – добрые, светлые, зовущие помнить и жить.

Игорь ЛЕНСКИЙ

 

 

Дмитрий КЕДРИН

 

     ***

 

Хочешь знать, что такое Россия, –

Наша первая в жизни любовь?

Милый друг! Это рёбра косые

Полосатых шлагбаумных столбов.

Это щебет в рябиннике горьком,

Пар от резвых коней на бегу,

Это жёлтая заячья зорька,

След на сахарном синем снегу.

Это пахарь в портах полотняных,

Пёс, что воет в ночи на луну,

Это слёзы псковских полонянок

В безутешном ливонском плену,

Это горькие всхлипы гармоник,

Свет далёких пожаров ночных,

Это – кашка, татарка и донник

На высоких могилах степных.

Это – эхо от песни усталой,

Облаков перелётных тоска,

Это свист за далёкой заставой

Да лучина в окне кабака.

Это хлеб в узелке новобранца,

Это туз, что нашит на плечо,

Это дудка в руке Самозванца,

Это клетка, где жил Пугачёв.

Да, страна наша не была раем:

Нас к земле прибивало дождём.

Но когда мы её потеряем,

Мы милей ничего не найдём.

 

18 сентября 1942 г.